ЭЛЛИС АМДУР. ЧАСТЬ 1

 

Оригинал на сайте Гийома Эрара, который брал интервью. Рекомендую сходить по ссылке т.к. там есть интересные видео и фотоматериалы.

Статья переведена на русский vano с Будо-Форумов.

 

Эллис Амдур один из наиболее выдающихся и плодовитых писателей в мире боевых искусств. Он потратил много лет, живя в Японии и изучая традиционные японские системы боя. И он - один из нескольких западных учеников, которые получили лицензию на преподавание не в одной, а в двух корю, а именно Араки-рю и Тода-ха Буко-рю. Эллис также изучал айкидо у «пионеров» таких как Ямада Йошимицу и Терри Добсон. Эллис Амдур получил степени бакалавра и магистра психологии в университетах Йеля и Сиэтла соответственно. В этой серии интервью я попробую представить его сложную персону, начиная с его путешествия в Японию, после попытаюсь передать его взгляд на мир боевых искусств. Вторая часть охватывает его деятельность как конфликтолога.

Гийом Эрард: Эллис, большое спасибо, что согласились на разговор. Чем Вы занимаетесь последнее время?

Эллис Амдур: Я в Греции, работаю со своей группой. Так как группа собирается по вечерам у меня много времени днем, поэтому я писал всю неделю. Я только что закончил окончательный вариант книги «Safe Behind Bars» (прим.пер.: книги Амдура на русский язык не переводились), которая является обширным руководством для офицеров в тюрьмах, которые отвечают за заключение и содержание психически больных заключенных. Также я закончил второе издание книг «Old School» и «Duelling With Osensei».

Гийом Эрард: Так как «Old School» снята с печати, достаточно очевидно почему Вы хотели бы ее переиздать, но почему Вы также решили переиздать «Duelling With Osensei». Вам не понравились некоторые части книги или Вы поменяли свое мнение в каких-либо вопросах?

Эллис Амдур: В «Old School» добавлен хороший кусок информации. Появилась новая глава с хронологией в 21-м веке и обсуждением того как рю пытаются передать их знания всему миру. Парадоксально, но эти архаические культурно-связанные формы распространяются в международных организациях. В частности, я обсудил Катори Синто-рю, Такамура-ха Синдо Йошин-рю, очаровательную школу периода Эдо — Хонма Нэн-рю. Еще одна глава посвящена роли эзотерических тренировок (миккё и т.п.) для иностранцев и японцев, которые не разделяют либо мировоззрение либо религию(и) на которых эти эзотерические учения основаны.

Для «Duelling With Osensei», кроме небольшого изменения мнения, я на самом деле согласен практически со всем что там написано и в основном улучшал свое изложение. В действительности эта книга очень тяжело выходила в печать, поэтому я должен решать следует ли переиздать ее самостоятельно или поручить издательской компании. Я выбрал последнее, но они захотели от меня дополнительных материалов, поэтому я добавил три новых главы. Некоторые из них забавные, как история про бойца тейквондо который дрался с танцором балета и танцор выиграл. Есть и более серьезные. Моя любимая глава называется «It Aint Necessarily So» и я думаю, что она вызовет некоторые противоречия, так как я буду разрушать некоторые мифы, которые считаются общепринятыми.

Гийом Эрард: Где и когда Вы родились и в каком окружении?

Эллис Амдур: Я родился в 1952-м году в Питсбурге, Пенсильвания. Мой отец – агент ФБР в отставке, был разведчиком во время Второй Мировой войны. Позже он стал адвокатом. Моя мать была певицей оперетты и концертным пианистом. У меня есть сестра. После смерти отца, моя мать стала канторской солисткой в синагоге. В возрасте с шестидесяти и до восьмидесяти двух она работала социальным работником в приюте. Я воспитан в пригородном районе среднего класса, с большими домами и множеством деревьев вокруг.

Гийом Эрард: Каким ребенком Вы были?

Эллис Амдур: Я был ни то ни сё. Я был достаточно интеллектуальным, но также много играл в баскетбол. Еврейский мальчик в преимущественно христианском обществе не просто чувствовал себя чужаком, а хотел быть чужаком. Как и множество молодых людей я примерял различные роли: у меня была грива на пол спины, в колледже я изучал историю искусства, юнговскую психологию и экзистенциальную философию, особенно Мауриса Мерло-Понти и Эммануэля Левинаса.

Гийом Эрард: Вы можете рассказать о начале Ваших занятий боевыми искусствами:

Эллис Амдур: В 15-ть лет я начал заниматься каратэ у одного мужчины. Он был типичным сказочником, бойцом только на татами, который немного тренировался в армии. Я немного тренировался, но это было просто смешно.

Потом я поступил в йельский университет в Нью Хэвене, Коннектикут. Я шатался по окрестностям и нашел школу, которая называлась Кунг-фу Ушу. Это ответвление школы Алана Ли, который первым из китайцев в Америке начал обучать людей не из Китая. Тренер был афроамериканцем, который был членом синкретического религиозного движения «Nation of Islam». Я тренировался там несколько лет, я один там был белым (смеется). К сожалению, учитель сбежал со сбережениями додзё (смеется).

С этого момента я решил поехать в Нью Йорк и тренироваться непосредственно у Алана Ли. Я посмотрел в телефонном справочнике школу Алана Ли. Школы была за 36 кварталов от места моего жительства на Greenwich Village's Christopher Street. Это был жаркий телний день и по какой-то причине я решил пройтись туда, вместо того, чтобы поехать на метро и в какой-то момент я устал. Я вспомнил, что на 18-й улице была школа айкидо. Я знал об айкидо из объявления, которое увидел на обратной стороне комисков в стиле: «Бросайте людей с помощью мистической энергии». Я действительно хотел увидеть это и я подумал, что я посещу зал айкидо неподалеку, а завтра пойду в школу Кунг-фу.

Я настолько созрел для изменений, что иногда жалею, что не посетил школу капоэйры несколькими кварталами далее. Если бы все случилось именно так, то я бы поехал в Бразилию, чем в Японию. Это было бы намного веселее (смеется).

 

Гийом Эрард: Кто был Вашим учителем в этой школе?

Эллис Амдур: Школа, в которую я попал, была от Ямады Йошимицу, нью-йоркское отделение Айкикай. Я не знал много о японских боевых искусствах, таких как каратэ, которое я раньше практиковал, но это было как раз по мне. Айкидо восторгало меня. Ямада сэнсэй не был на татами, но уровень учеников был очень высоким. Я думаю, что кроме Айкикай Хомбу додзе, нью-йоркское отделение Айкикай собрало много опытных людей, больше чем где-либо во всем мире. Там были примерно двадцатилетние третьи даны, уровень которых близок к пятому или шестому дану сегодня из-за девальвации данов. В додзё было много очень сильных людей и уникальных личностей.

Гийом Эрард: Секунду, это Ямада сэнсэй опубликовал рекламу про мистическую энергию?

Эллис Амдур: Нет, это просто объявление на комиксах. Ямада сэнсэй – человек, который бы не сделал такого (смеется).
В любом случае я расспрашивал людей и примерно через месяц узнал, что додзё открылось и в Нью Хэвене. Учил там Боб Барретт которому помогал бывший капитан тайской армии, Самбун Тонгаром. Этот человек был также тренером по гимнастике, дзюдо и плаванию. Физически сильный и опытный, он получил грант от армии на обучение боевым искусствам в США.  После того как Тонгаром вернулся в Тайланд, Боб искал кого-то, кто бы мог помочь ему. Тогда школа называлась Нью Хэвен Айкикай. Ямада сэнсэй направил в Нью Хэвен Тэрри Добсона и Харви Конигсберга. Вот где я начал занятия айкидо.

Гийом Эрард: После этого Вы более плотно тренировались с Терри Добсоном, да?

Эллис Амдур: Я закончил школу в Нью Йорке и недолго жил неподалеку от его додзё на улице Bond. Впоследствии я переехал  додзё. Я не интересовался политическими играми, поэтому я каждый день приходил в додзё Ямада сэнсэя. Обычно я приходил в любой додзё, где мне разрешили потренироваться, но Терри был мне как наставник.

 

Гийом Эрард: Каким был Терри Добсон и почему Вы решили тренироваться под его началом?

Эллис Амдур: Терри Добсон был выдающимся человеком. Он был здоровяком и мог дурачиться на татами, делать разные странные штуки. Он изучал синъи у знаменитого Ванг Шу Чина и был первым не-японским учеником Масааки Хацуми, но он ограничивался несколькими техниками в айкидо. В основном он делал шихонаге и ириминаге, хотя и в своей уникальной манере, которую я включил в мое айкидо. Также он любил делать икке и никке. Он делал очень простые вещи, но в чем он был действительно хорош, так это в том, чтобы расслабиться и бросить свой вес вниз без напряжения. Это просто блестяще.

Он был очень дерзким. Я помню однажды в 1977 году мы приехали в Японию. Там была большая делегация ребят из Франции, которые в то время тренировались в Хомбу. Они были «правильными» и строгими, утверждая, что есть только один способ делать техники правильно. Мы пришли в класс Осава сэнсэя и начали тренироваться в свободной манере. Люди проявляли любопытство к Терри, потому что они знали его как первого американского учидеши, хотя он выглядел как толстый и лохматый байкер. Пока мы работали, он импровизировал с различными техниками сутэми и еще какой-то ерундой, французы переглядывались и перешептывались. Они выглядели как стадо наседок. Внезапно, Терри достал из-за пазухи полотенце и бросил мне его в лицо посреди техники! Люди были возмущены, что в самом Айкикай человек вел себя как зверь. (смеется) Так Терри работал на татами и это было весело, он мог встряхнуть ваши предубеждения.

Гийом Эрард: Я не знал, что он вернулся в Айкикай после своего первого ухода.

Эллис Амдур: Вы знаете, это была политическая ерунда, такое никогда не закончится. Он только вернулся с Первого Конгресса Интернациональных Федераций Айкидо. Он пытался добиться определенного уровня независимости для американского айкидо и взять на себя дипломатическую роль, так как Саотомэ сэнсэй на тот момент вышел из Айкикай. Вот так все и происходило.

Гийом Эрард: Это напоминает мне о проблеме еще одного «пионера» - Андрэ Ноке – когда он вернулся в Европу.

Эллис Амдур: Терри не обязательно искал большего признания, но он был возмущен тем, что айкидо распространяется не надлежащим образом. Несмотря на свои личные причуды и недостатки, он чувствовал, что айкидо способно буквально изменить способ мышления людей по всему миру. Он чувствовал тоску из-за того, что понимал, что айкидо преподносится не как еще одно боевое искусство, а скорее как прибыльный бизнес или псевдо-боевая практика.

Гийом Эрард: Нокке и Добсон были зрелыми мужчинами, когда они попали в Хомбу по сравнению с молодыми японскими учидеши. Не удивительно, что они были более заинтересованы в гуманистическом нежели физическом «измерении» айкидо.

Эллис Амдур: На самом деле Терри не был зрелым. Он был подавлен, когда начал заниматься айкидо. Он жил в небольшом поселке, считая, что у него есть роман с женой какого-то фермера и был подвержен крайнему остаркизму. На выходные он приехал в Токио и решил, что если он не найдет причину жить, то вернется обратно и покончить жизнь самоубийством. Он сидел на тележке с удоном и листовка прицепилась ему к ноге. Он ее поднял и – на английском! – это был анонс демонстрации айкидо в Йокогаме. Он немного тренировался дзюдо. Попав на демонстрацию, которую проводил Ямада сэнсэй он поплелся за ним в Айкикай как бродячий пес. Сокращая рассказ, когда он попросил стать учидеши, он встретил большое сопротивление. Но потом Тамура сэнсэй заговорил с ним, а потом Осэнсэй просто сказал: «Я хочу, чтобы он был здесь». Возвращаясь к Вашему вопросу, Нокке отличался от Добсона, но они оба были учидеши. Им не могли отказать, так как они были словно частью семьи.

 

Гийом Эрард: Как долго Вы тренировались айкидо перед поездкой в Японию?

Эллис Амдур: Сначала примерно четыре года в США, а потом два года в Японии.

Гийом Эрард: Почему Вы решили отправиться в Японию?

Эллис Амдур: Я стал выпускником колледжа, получил степень по психологии. Мысли остаться в аспирантуре либо работать психологом приводили меня в ужас. По моему мнению, это была медленная смерть, предсказуемое будущее, в котором не было никаких неожиданностей и приключений. Я задумал поехать в Японию и посмотреть что получится.

Гийом Эрард: Где Вы практиковали айкидо?

Эллис Амдур: Я присоединился к маленькому додзё, которое называлось Кувамори додзё. Там тренировал удивительный человек по имени Кувамори Ясунори. Я жил в его доме немного. Что он мне дал, так это свободу. Можно так сказать, что он не нуждался во мне как в ученике. Он сказал мне нашить название додзё на хакама, что означало, что я «принадлежу» этому додзё. Это означало, что я мог пойти в любой додзё, и это воспринималось как дань уважения Кувамори додзё. Это прояснило мое положение, люди не задавались вопросом как со мной поступить, и был ли я членом какой-либо группы. Они приветствовали меня как гостя. Единственный вопрос, который они могли задать, был связан только с моим поведением. Как относительный новичок я хочу сохранить стиль или узнать что-то новое?

Таким образом я тренировался в стиле «изменения формы», как я его называл. Я пытался внутренне и внешне стать учителем, двигаться и чувствовать точно так же как учитель. В моем собственном Кувамори додзё я поступал так же с сэмпаями, даже если они были докучающими стариками. Я считал, что я уже знаю то, что нужно и продолжу не изучать, а сохранять это. Вместо этого, если бы я мог принять чьи-либо движения, я мог научиться от кого угодно, даже если это были только недостатки методики.

Гийом Эрард: Это означает, что Вы выполняли технику так, чтобы Ваш партнер хотел ее принять?

Эллис Амдур: Да. Когда один старый 5-й дан говорил изменить что-то потому что я не двигался правильно, я делал это. Все потому что это не бой, но лаборатория. Мне нечего было терять. Я думал, что чем больше я улучшаю себя, тем больше мой стиль объединится и станет более надежным. Мой рост два метра и во мне более ста килограммов веса, я не в состоянии перенять стиль Киссемару сэнсэя или кого-либо другого (смеется).

Гийом Эрард: Вы продвигались в изучении айкидо в Японии?

Эллис Амдур: Последним формальным экзаменом был нидан-тест Ямагучи сэнсэю в Кувамори додзё. Он меня не сильно любил. Он привык делать субури с людьми, он брал их как инструмент. И если вы не вели себя так, как он хотел, то он отбрасывал вас и брал другой инструмент. Я очень старался, когда тренировался в классе у Ямагучи сэнсэя, но были вещи, которые мое тело отказывалось делать, потому что они мне казались не слишком умными. Пожалуйста, поймите, то, что я называю «умным» не относится к артистизму, потому что Ямагучи сэнсэй был прекрасным актером. Но я чувствовал, что слишком многое из того, что он делал, подстроено под желания укэ. Я хотел тренироваться с кем-то, кто делает свое, независимо от того что делает его оппонент. Так как Ямагучи сэнсэй был куратором Кувамори додзё, то он заметил, когда я перестал посещать его класс, но появлялся на других классах в Айкикай. Я принял участие в нидан-тесте и вопреки всему, он его принял. Позже я слышал, что он собрал правление в кафе и сказал про меня: «Мне не нравится этот парень, но я признаю, что он делает свое айкидо и у него оно работает». Это хороший комплимент от того, кто тебя недолюбливает.

Гийом Эрард: Кто был Вашим любимым учителем?

Эллис Амдур: Кувамори додзё было местом где я работал. Кувамори-сан, который умер очень молодым, был мне как старший брат, он был великолепен. Он был 175 сантиметров ростом и весил 80 килограммов, массивно и красиво сложен. Он был радостным человеком, которому ничего не нужно было доказывать, красивым человеком.

Еще одним учителем с которым я тренировался больше всего, был Нишио сэнсэй. Он был моим идеалом как будока и как человек. У него была уникальная возможность впитывать другие боевые искусства - такие как айкидо, дзюдо, каратэ, дзёдо и иайдо - и делать их своими. Его айкидо можно назвать привлекательным. Это было сочетание мужества и высокого мастерства.

Особенно я любил Куроива Йошио сэнсэя. Он начал тренироваться примерно в 1954-м году. Он был шестимесячным новичком у Като Хироши сэнсэя, который сломал ему руку на первой тренировке (смеется). Куроива сэнсэй рассказал, что мать Като сэнсэя притащила его за ухо, чтобы он извинился. Куроива сэнсэй был интересным человеком. После Второй мировой войны он вернулся в обычное состояние и продолжил занятия боксом. Он провел, наверное, более 200 схваток в своем классе без весовых категорий. В отличии от многих парней, который стали шиханами в Хомбу додзё, он был не из среднего класса, он прибыл из Асакусабаши, в центре Токио. Он был крепким парнем и злым, каким иногда бывают дети из небогатых семей. Он любил пройтись и попытаться нарываться на драку с сильными на вид студентами, вырубить их, и отобрать их ранцы как трофеи. Он занялся айкидо, когда понял, что он занимается опасным делом. Уэсиба сэнсэй мог помочь ему исправиться. Особенностью его техники было то, что он связывал все техники с боксом, не в смысле ударов, но описывал техники айкидо с помощью хуков и апперкотов. Он никогда не выпрямлял свои руки, все техники были спиральными или по восьмерке. На все мое последующее айкидо он оказал наибольшее влияние.

Гийом Эрард: Вы оставили занятия айкидо для того, чтобы заниматься корю. Когда это было?

Эллис Амдур: Я начал практиковать Араки-рю примерно через два месяца после приезда в Японию, поэтому я тренировался параллельно некоторое время. Формально я оставил занятия айкидо в 1978 году.

Гийом Эрард: Как Вы обнаружили и как Вы были представлены в школу Араки-рю?

Эллис Амдур: Я хотел попасть в Ягю Синкагэ-рю. Я слышал, что в отделении гимназии практикуют Араки-рю и Ягю Синкагэ-рю. Я решил зайти в класс Араки-рю в субботу, просто посмотреть, а в воскресенье пойти в Ягю Синкагэ-рю с надеждой присоединиться к ним. Я почти не владел японским языком, был одет в грубые синие джинсы. Когда я пришел в класс Араки-рю, учитель, который выглядел грозно и опасно, был на несколько лет старше, чем я. Он проявил подозрительность и даже враждебность. Это была бы долгая история, но, в результате, он пригласил меня и посадил в сэйдза на три часа. Честно, мне не понравилось то, что я сначала увидел. Это выглядело жестоко и неискушенно. В конце тренировки он подошел ко мне и сказал: «Ты можешь начать со следующей недели». Без какого-либо сознательного намерения я сказал: «Спасибо, я начну». Я даже не хотел начинать, но сдержал слово. На следующий день я посетил Ягю Синкагэ-рю и они также пригласили меня присоединиться к ним, но я отказал, сказав, что я уже вступил в Араки-рю. В душе я проклинал себя за это, ведь Ягю Синкагэ-рю было тем, что я хотел практиковать. Но я сделал правильный выбор. Ягю Синкагэ-рю – это отполированный драгоценный камень, мне больше подходит кусок скалы.

Гийом Эрард: Что Вам особенно интересно в Араки-рю?

Эллис Амдур: Первоначальным намерением для тренировок было дополнить мое айкидо каким-либо старым боевым искусством, но я не только влюблялся в него больше и больше – Араки-рю стало мной. У Рю есть образ и у Араки-рю это образ росомахи, глубоко агрессивного невысокого животного, которое победит любой ценой. Она не похожа на Дзигэн-рю, которая выглядит чистым берсерком. Кстати, состояние берсерка это то, что люди не понимают. Настоящий берсерк не в хаотичности ярости или атаке без различия в цели. Это способность присоединяться к своего рода первичной силе, с помощью которой человек может использовать на 100% свою мощь, не получая в ответ ни страха смерти, боли или одиночества. Человек может уклоняться или даже отступать в состоянии берсерка, но по большей части это состояние сокола, который падает на добычу со скоростью 200 км/ч. Кстати, я должен сказать, что в Японии есть несколько линий Араки-рю, и так, в которой я тренировался, отличается большим соблюдением манер, более ориентирована на публичныве демонстрации, которые можно увидеть в Японии.

 

Эллис Амдур со своим Наставником в Араки-рю. 1977 год

Гийом Эрард: Это звучит диаметрально противоположно идеям айкидо.

Эллис Амдур: Странность в том, что я стал более приятной личностью практикуя Араки-рю, чем практикуя айкидо. Есть что-то в Араки-рю, что проникло очень глубоко в мою нервную систему, мой дух, выявило проблемы, которые необходимо решать.

Гийом Эрард: И тогда Вы решили оставить айкидо, чтобы уделить больше времени Араки-рю?

Эллис Амдур: Я тренировался в Араки-рю два года и один день. Я спарринговал с учителем и я сказал, что не уверен в работоспособности айкидо. Мой учитель практиковал додзе-ябури (походы в чужие додзе и поединки с учителями и их старшими учениками) и пользовался дурной славой. Он предложил мне проверить своего учителя.

Я как я раньше говорил, мой учитель айкидо был мне как брат, поэтому я не поступил подобным образом. Мы тренировались и работали свободно после занятий, когда никто нас не видел. Я начал блокировать его техники и всякий раз, когда я это делал, он успешно бросал меня техниками из дзюдо. Как по мне, то дзюдо для него было вариантом, когда айкидо не работало. Так я понял, что я практиковал неправильное боевое искусство. Я закончил тем, что несколько лет практиковал дзюдо, но прежде всего я сконцентрировался на борцовских элементах присущих Араки-рю. Я должен сказать, что в последние годы моих исследований внутренних боевых искусств, мне стало известно, что айкидо, которое преподается практически всеми, не является сутью искусства. То, что я видел, было более ориентировано на технику, хотя, несомненно, были учители чистого айкидо, еще более грозные чем я. Но все равно, на мой взгляд, в искусстве было еще множество технических недостатков и я не хотел продолжать.

Гийом Эрард: Какой была реакция, когда Вы объявили о своем уходе?

Эллис Амдур: Я продолжал общаться с Терри Добсоном и это его серьезно расстроило. Он ко мне относился в некотором смысле как к сыну и он увидел во мне человека, которому можно передать эстафету. Вместо этого он увидел как я бросаю его. Я не думаю, что айкидо по своей сути наполнено, иначе было бы больше людей с большей целостностью, как Терри и мечтал. Не поймите меня неправильно, в айкидо множество хороших и удивительных людей, но они есть и в других боевых искусствах. НЕ похоже, чтобы в айкидо была конкретная программа по радикальному изменению личности, так как мы больше не живем в режиме «дерись или беги». Оно дает нам альтернативными вариантами и возможностями, но оно не уникально в этом.

Гийом Эрард: Вы также получили сертификат на преподавание Тода-ха Буко-рю. Как Вы попали туда?

Эллис Амдур: Через два года после начала тренировок в Араки-рю, мы с женой захотели тренироваться в каком-то искусстве вместе. Меня представили сэнсэю Тода-ха Буко-рю Нитто Шизуя. Школа специализируется на нагината, особенно на кагицуки нагината (нагината с небольшой поперечиной). Нитта сэнсэй была женщиной элегантной, гордой и грациозной. После моей матери, она стала символом силы и морали. Я отчаянно нуждался в ней, потому как я сильно скатывался к краю жизни – да и сейчас продолжаю – но моральное влияние этих двух женщин поддерживало во мне цивилизованного человека.

Гийом Эрард: Не является ли нагината в Японии занятием «для девочек»? Что такой большой человек как Вы в нем нашли?

Эллис Амдур: Если Араки-рю похоже на росомаху, то Тода-ха Буко-рю похоже на добермана, это очень агрессивное искусство. Никакого отступления, вы атакуете, даже если делаете шаг назад. Нагината ассоциируется с женщинами по исторической странности. Это больше оружие сильных мужчин. Однако его выделили женщинам, изолированным от своих мужчин в период войны. Длинное оружие давало преимущество при нападении всадников или пехоты. В период Эдо это оружие было облегчено, и стало символом социального статуса женщины-буси. Тренировки с нагината или в других боевых искусствах для женщины были способом развития выносливости и упорства, для принятия очень строгого социального статуса. Тем не менее, в Тода-ха Буко-рю сохранились очень агрессивные и мощные техники.

 

Эллис Амдур со своей Наставницей в Тода-ха Буко-рю

 

Гийом Эрард: Вам стоило дополнительных усилий практиковать две дисциплины одновременно?

Эллис Амдур: Изучать две рю на самом деле очень сложно – я думаю, что большинство людей, которые это делают, жадны до техник. Они могут с легкостью стать коллекционерами рю. Они изучают разные последовательности ката, но ничто не становится их сутью. Они делают рю, но не становятся рю. В сущности, действительно сложно по-настоящему впитать в себя даже одну школу. Впитать две сложнее по экспоненте.

Араки-рю заполнило мой мозг. Я получил шихандаи в Тода-ха Буко-рю через 12 лет тренировок, когда я действительно сделал свою первую ката по-настоящему. Я помну это как сейчас – ощущения сильно отличались от Араки-рю, но были мощными по-своему. Я вспомнил этот момент, когда Тода-ха Буко-рю наконец-то объединилась с моей нервной системой, этот прекрасный момент открытия. Это, возможно, определенный уровень, когда все боевые искусства «одно и то же» - но с другой точки зрения, они сильно отличаются, с разной психологической и физической структурой. Я буквально стал другой личностью, когда я тренировался в двух этих рю. Надо отметить, что в свободной работе, они сливаются в одну сущность, но я сохраняю различия. Возвращаясь к моменту, который был ранее, это и есть настоящее изменение формы.

Гийом Эрард: Айкидо – это син-будо (современное боевое искусство). Можно подумать, что основной целью практики является работа с духом человека. Напротив, Араки-рю, которое является корю, не предназначено для изменения личности, но для эффективного использования.

Эллис Амдур: Во-первых, большинство корю имеют моральные учения, основанные на неоконфуцианстве и других глубоких «работах» с духом человека, через практики, вышедшие из эзотерического буддизма и таоизма. Множество син-будо на словах служат для работы с духом человека, не предлагая конкретной объединенной методики для достижения этой цели. Они просто заявляют «больше тренируйтесь». Кроме этого что угодно может вас изменить. Еще одно про аутентичное корю – вы делаете то, что накладывает на вас ответственность за причинение вреда кому-либо. Возможность убить или быть убитым изменяет ваш дух по-другому в сравнении с син-будо.

Например, в иай, когда вы делаете рез, то это не рез на самом деле, он отличается от реза, которым можно порезать. Вы обманываете свое тело, а это влияет на душу и на дух. Если кто-либо признается: «То, что я делаю, в любом случае не имеет боевой ценности. Мне просто нравится так двигаться, это погружает меня в медитативное состояние и делает меня лучше», мне не с чем поспорить. Но если кто-либо утверждает, что он разыгрывает эффективный способ использования меча в бою, в то же время выполняя рез неэффективно, то есть изначальная часть нас, которая знает, что он лжет.

Гийом Эрард: Хотя Вы формально прекратили занятия айкидо, но Вы достаточно много о нем пишете. Это так?

Эллис Амдур: Во-первых, возможности для моральной рефлексии, которые должны были быть воплощены в айкидо, всегда меня грызли. Далее, я недавно вернулся к айкидо, благодаря моему интересу к тому, что делал Морихеи Уэсиба, в частности, тренировки внутренней силы. Порча айкидо, изымание того, что делало его сильным, сделало его подобным лжи. Это может быть проблемой для тех, кто практикует айкидо. Сейчас, великие практики айкидо, являются грозными бойцами. Например, Нишио сэнсэй был гением, но он не был заурядным. Он обычно тренировался во внутренних классах, хотя Осенсей не учил этому открыто. Это означало достижения определенной степени честности, позволяющей вам в каждую секунду знать насколько вы сильны.

Честно говоря, поэтому я люблю и бокс. Мой сын – профессиональный боксер, он неделю назад выиграл бой, как раз на мой день рожденья. Он упорно двигался к этому в течении нескольких лет и это был прекрасный момент. Я рискую потерять изящность своего образа, но победа – это возвышение. И про бокс – в нем невозможно врать себе. Ваша жизнь не сбалансирована, но вы знаете, где вы находитесь, как упорно вы тренировались и т.п. У моего сына было несколько поражений, два из них техническим нокаутом, но он справился с этим очень изящно. Я видел его с его подружкой, он очень нежен, настоящий джентльмен в старом смысле этого слова. Раньше считали, что в Америке бокс создал джентльменов. На ринге вы не можете полагаться на другого ни в чем, кроме того, что он будет пытаться сделать вам больно. Все что вы можете сделать – это попытаться защитить себя и попытаться сделать ему больно в ответ. Это очень честно.

Положение дел в син-будо таково, что оно приходит со всеми своими абстракциями. Хорошие люди, скорее всего, станут лучше, практикуя айкидо, посредственные останутся посредственными, а неприятные продолжат быть неприятными. Злые, испорченные люди, которые хотят причинить вред другим, получат прекрасную арену для этого. Это то, что я вижу в син-будо.

Гийом Эрард: Означает ли это, что в корю, которые мы обсуждаем в этом отношении, улучшение является лишь побочным продуктом честной практики?

Эллис Амдур: В корю относятся к этому также, особенно сегодня, когда корю для большинства японцев стало просто хобби. У них есть и другие вопросы. Одна из проблем корю в том, что оно становится нематериальной культурной ценностью, мукеи бунказаи. Из-за этого вы чувствуете себя подлинным антиквариатом. Что вы сделаете с подлинным антиквариатом? Вы показываете его, он ценен такой, каким он есть, поэтому вы не можете его починить. Если я восстановлю древнюю разбитую чашу, то я смогу пить из нее, но уничтожу антиквариат на миллионы долларов.

Множество корю застыли, то, во что они верят – это время. Но они также искажались в течение сотен лет. Никто не делает корю так, как его делали сотни лет назад. Я замечаю искажения в пределах одного поколения, хотя в корю утверждают, что этого не происходит. И большинство из этих отклонений либо случайны, либо связаны с чьей-то прихотью. Чаще всего они не связаны с сознательной полировкой их методики.

Гийом Эрард: Да, я несомненно вижу это в моих тренировках Дайто-рю Айки-дзюдзютсу. Я думал, что найду последовательную совокупность знаний, но в конечном счете узнал, что техники могут радикально отличаться от одного учителя к другому. Зависит от того были ли вы на Хоккайдо, в Осака или на Сикоку.

Эллис Амдур: (смеется) Да, аналогично, существует несколько групп Араки-рю. У меня есть фильм сэнсэя Араки-рю, датированный 1955-м годом. Они не только делали что-то другое, но я осмелюсь сказать, что делаю это сейчас намного лучше. Это не вопрос высокомерия или смирения, я говорю как чистый практик. Я точно знаю что они делают и знаю почему я не делаю некоторые из этих вещей.

Араки, которое я изучал, определенно корю будзютсу в том смысле, что течение берет начало в прошлом, но оно продолжает развиваться. Я практиковал тамешиай (свободные поединки или соревнования) с людьми разных взглядов. Я много работал в свободных поединках в додзё, иногда это было опасно. И я продолжаю практиковать так со своими учениками, некоторые из них сильные. Есть специалист в самбо, люди, такие как Брюс Брукмен, который в дополнение ко всему специалист в айкидо. Он немного научил меня бразильскому дзюдзютсу, в котором он тоже достаточно неплох. У них у всех есть инстинктивные реакции от которых я могу быть плохо защищен и это замечательно. Вместо того, чтобы говорить: «Ты делаешь ката неправильно», я могу сказать: «Может это ката неправильно, надо его проверить».

Я помню, что я делал техники с «братом по оружию», который практиковал Катори Синто-рю. Одна техника не работала, потому что в Катори порез наносится относительно прямыми руками, в то время как в Араки-рю мы держим руки согнутыми. Идея в том, что вы не можете попросить мечника: «Ты можешь чуть согнуть руки, чтобы я мог сделать эту технику?». Поэтому, так как я был обеспокоен тем, что техника не работает, я отбросил ее. Я люблю сокращать техники и даже ката моей линии – смысл подобен заточке меча, удалению с неровностей. Почему тренировка – это то, что зависит от другого человека?

Гийом Эрард: Не похоже, чтобы Вас так просто приняли в Японии, особенно в мире корю.

 

Эллис Амдур: Я был вовлечен в процесс, который мой учитель полностью одобрял, такой же в котором был и он в свое время. Суть не в создании нового, но наоборот, очищать и отбрасывать ненужное. Но это действительно необычно для корю в наши дни. Однако давным-давно это было распространенным делом. Это причина, по которой существует так много школ корю сегодня. Творческие мужчины, реже женщины, нашли что-то более эффективное. Поскольку они были обеспокоены, то создали свою линию. И они должны были быть готовы защищаться от нередких додзё-ябури.

Корю сегодня имеет другие цели, и это может сделать из нее скорее чучело тигра, чем тигра. Множество корю полагаются на то какими чудесными и сильными были их основатели. Мне это не  интересно. Мне интересно насколько силен я и насколько сильны вы, если мы тренируемся вместе. Если принципы правильны, техника может измениться, но если в принципах недостаток чего-либо, то у вас проблемы.

В Тода-ха Буко-рю нагината-дзютсу, мы – старшие шиханы – тоже привнесли вариации, но мы очень скурпулезны и осторожны по поводу этого. Для этого есть несколько причин.

Первая причина в том, что модели обучения сильно отличаются. В Араки-рю всегда есть идея «разорви ката, чтобы выиграть», импровизация играет роль. Араки-рю можно представить как круг с несколькими клиньями. Можно начать с любой точки и двигаться к центру. Если я начал изучать меч, то я на одной точке этого круга. Но ничто не мешает мне также изучать нагината или копье, или кодачи, потому что я захожу с другой точки. С другой стороны в Тода-ха Буко-рю более продвинутая андрагогика (прим. пер.: раздел теории обучения, раскрывающий специфические закономерности освоения знаний и умений взрослым субъектом учебной деятельности, а также особенности руководства этой деятельностью со стороны профессионального педагога). Вам нужно изучить первый уровень, чтобы начать второй, а после второго можно начать третий. Вы не можете начать с третьего уровня. Настоящее оружие школы – это кацуги-нагината, а не су-нагината (стандартное оружие). Я практиковал с су-нагината в качестве подготовки к третьему уровню. Все что вы делаете с су-нагината можно сделать и с кацуги-нагината, но позже дают больше. Это настолько хорошо построенная система, что надо быть осторожным, выбрасывая шаги. Даже если техника старшего уровня может показаться лучше, это решение может быть критичным для процесса обучения.

Вторая причина того, что мы все были очень осторожными в нашем отношении к Нитта сэнсэю. Как я говорил раньше, она была сокровищем для меня. Я жил в Японии, становился не очень хорошим человеком, и эти отношения с Нитта сэнсэем помогали мне не съехать с катушек окончательно. Мой учитель в Араки-рю также был человеком высокой морали. Но он также был человеком, который считал, что во многих отношениях человек делает мораль. Нитта сэнсэй показала мне другую сторону медали, сбалансировала, неявно указывала как действовать в рамках общественной морали. Она деликатно, практически незаметно указывала, когда я действовал неправильно. Иногда ей достаточно было на меня только взглянуть. Это было для меня очень важно, потому как у меня была жена и дети, и у меня не было права быть индивидуалистом. Я ей обязан. Она отошла в мир иной в 2008-м году. Ее приемник очень молодой человек, зовут Накамура Йоиичи, очень хороший парень.

Так как я упомянул про Накамура сэнсэя, позвольте дать вам конкретный пример того, как происходят изменения. В Буко-рю есть такие движения, когда ваше оружие соприкасается и вы вращаете его, а потом отбрасываете чужое оружие в сторону, чтобы нанести удар. Я много упражнялся с копьем, чтобы выработать найрики (внутреннюю силу). Благодаря этим упражнениям, я научился создавать усилие без напряжения или заряда. Это скорее пульсация, благодаря которой все ваше тело работает как один элемент, дополненное усилием, которое идет от земли. Я приехал в Японию несколько лет назад и работал с одним шиханом. Он прижал мое оружие и я, без движений, сделал так, что его нагината отлетела ему в лицо. Я сделал это несколько раз, несмотря на его сопротивление. 

Его учили делать эту технику больше полагаясь на силу мышц. Накамура сэнсэй подошел ко мне и сказал: «Накамура сэнсэй не учила меня таким образом». Я ответил, что она меня так тоже не учила, но я работал над этим. Тогда он остановил урок и сказал: «Слушайте все! Амдур сэнсэй делает что-то, что лучше, чем то, что мы учили. Я собираюсь попросить его научить всех нас». Что я и сделал порядка 45-ти минут. Очень скоро после этого его подкосил рак, он угасал очень быстро и умер не так давно. Последний раз когда он пришел в додзё, он был истощен, ему нужна была помощь, чтобы встать на ноги. Но он хотел дать последний урок, чтобы подчеркнуть то, что мы – члены Тода-ха Буко-рю – должны поддерживать. Он сказал, что есть две вещи, важные в Буко-рю. Первая в том, чтобы делать техники большими и резать мощно. В какой-то момент он показал то, что я делал. Этот человек умирал от рака. Хотя я показал ему это только один раз, он натренировал эту технику в одиночку за год до такого качества как и у меня. Сам! Поэтому у меня нет симпатии к людям, которые утверждают, что японские учители скрывают технику и ждут, пока вы ее «украдете». Если вы смотрите, то одной демонстрации чего-то правильного достаточно. И это вне техники, то, что сделал Накамура сэнсэй. Это то, что прекрасно, дух и знак живой корю. Он видел то, что посчитал лучшим и хотя он умирал, он решил изучить это перед кончиной. Как по мне это гораздо больше, чем живой и неизменный антиквариат.

Гийом Эрард: Если Вы утверждаете, что можете изменять традиционные формы из практических соображений, то что удержит границы, которые отличают один стиль от другого?

Эллис Амдур: Первое ограничение – это гокуи (техники, составляющие суть школы). Что отличает коньяк от арманьяка? Без правильной почвы, расположения, винограда, методики, вы никогда не получите ни того ни другого. И вы не можете превратить одно в другое. В пределах рамок можно сделать шире или богаче. Но есть ограничения в том, как далеко можно зайти.

Есть еще одно встроенное ограничение. Я использую японский меч, который, как инструмент, связан с культурой, и которым никто не сражается сегодня. Если я левша и хочу использовать техники для левой руки, то это глупо. Когда я тренировал фехтованию на копьях, то у меня были ученики, которые экспериментировали, используя копье с левой стороны. Я сказал, что это хорошо, но вы должны помнить, что вакизаши располагается поперек тела и копье используется в основном справа. Так он не будет вам мешать. Таким образом они всегда должны практиковать с вакизаши, поэтому они пользовались копьем в реальной манере того времени. Еще один пример: с кусарикама работать намного легче, если использовать струну от пианино, а не цепь. Это глупо, потому что это архаичное оружие. Это оружие – окно в прошлое. Мы должны сделать его настолько крепким, насколько это возможно, но в пределах этого оружия. Интересно, если происходят любые изменения. Вы должны думать над этим глубже. Что касается кусарикама в Тода-ха Буко-рю, то в течении двух поколений, когда я там был, использовали шнур, а не цепь и не было гарды для руки. Я попросил разрешения Нитта сэнсэя использовать цепь из-за другой аэродинамики. Она согласилась. Множество этого оружия имеют гарду. Одна из проблем, с которой я столкнулся, используя кусарикама против нагината, в том, что без гарды нужно было быть очень осторожным, чтобы не получить удар по руке. Так как кусарикама – укэтачи (принимающий, в формальном комплексе), то чрезмерная осторожность не дает человеку с нагинатой хорошо тренироваться. Помните что укэтачи – это учитель и если он или она не может адекватно «бросить вызов» ученику, последний не станет настолько сильным, насколько должен был бы быть. Поэтому я решил установить гарду на мою кусарикама, чем спровоцировал небольшую дискуссию среди шиханов о легитимности такого решения. Я ответил, что я стараюсь сделать своих учеников сильнее в традициях Буко-рю. Я также указал на некоторые другие изменения: например Нитта сэнсэй и Кобаяши сэнсэй – небольшие женщины – использовали на демонстрациях свои копья, которые были длинной около трех метров. Но потому что они не могли провезти их в поезде, их пришлось укоротить на один сяку (смеется) (прим. пер.: японская мера длины равная приблизительно 33 см). Такие изменения происходят, некоторые из них к лучшему, некоторые – к худшему.

Гийом Эрард: Как Вы это связываете с практикой айкидо? Вы видите необходимость изменений?

Эллис Амдур: Когда меня просят учить айкидо, то я чувствую себя как гость. Я не считаю себя айкидока, но когда я учу, то хочу предложить людям что-то интересное, интригующее. Я тренирую, относясь к айкидо с уважением. Я никогда не говорю: «Это фигня, так не делайте». Это может быть неправильно и неуважительно! Это не проблема в любом случае. Техники айкидо это белый лист, контейнер. Вопрос в том: «Могу ли я положить что-то в контейнер так, чтобы не разрушить его? Что-то, что полезно людям». Айкидо дало мне так много, это своего рода подарок для меня и я пытаюсь вернуть что-то взамен. Могу ли я уважать форму, делая содержание сильнее?

У меня давно есть ощущение, что техники айкидо – это направления, а не техники. По этой причине Уэсиба сэнсэй выбрал всего несколько техник из всей учебной программы Дайто-рю. Эти техники указывают на определенную физическую организацию с определенной целью. Я верю, что цель в том, чтобы развить внутреннюю силу, прикладывая определенное давление определенным образом так, чтобы отцентрироваться.

Гийом Эрард: То, что Вы написали о техническом ядре из техник Дайто-рю в разных школах айкидо напоминает мне то, что говорил мне Генри Коно. Он говорил, что если вы достаточно умны, то можете понять айкидо, делая всего одну технику. Похоже, что нам просто нужно некоторое техническое разнообразие, чтобы сделать процесс изучения более очевидным и уменьшить количество повторений.

Эллис Амдур: Это повторялось на протяжении всей истории японских боевых искусств – пульсация от расширения в вариативности, до сжатия в простоте. Дзигэн-рю – хороший пример этого. Она появилась из Катори Синто-рю, но если на нее посмотреть, то она кажется примитивной, так что невозможно предположить о их родстве. Мастера Дзигэн-рю считали, что материала слишком много и они работали в сторону уменьшения количества ненужной информации.

Гийом Эрард: Тридцать или около того техник айкидо – звучит как хорошее круглое число, которое не дает скучать, сохраняя при этом суть 2884-х техник Дайто-рю.

Эллис Амдур: То же самое в Итто-рю. Их фраза «итто сунавачи банто», что означает «один меч (техника) порождает десять тысяч мечей (техник)». Я должен признать, что когда я смотрю на некоторые школы, то задаюсь вопросом, хватит ли мне дисциплины их практиковать. Это скучно до слез. Смысл в том, что их учебные программы настолько малы, что они убьют мой мозг (смеется).

Гийом Эрард: Я полагаю, что культурный аспект само по себе тоже дорогого стоит. Изначально я тренировался в Дайто-рю из чисто академического и исторического интереса к возникновению техник айкидо. Для некоторых, я полагаю, оправдано, что учебная программа обширна и неизменна.

Эллис Амдур: В Дайто-рю меня забавляет одна вещь. Я не верю, что Сокаку Такэда организовал такое.

Гийом Эрард: Я думаю, что его сын Токимунэ занимался формализацией.

Эллис Амдур: На самом деле это было сделано по-разному. Например, в Такумакай они организованы по-своему.

Гийом Эрард: Они обратились к Токимунэ, чтобы получить некоторые рекомендации по формализации. Это объясняет почему у этих школ много общих традиций и правил.

Эллис Амдур: Я верю, что Такэда Сокаку в основном хватал людей и что-то с ними делал. Люди записывали то, что они видели, пытаясь понять, что надо делать. Так и появились техники. Я старался изо всех сил придать жизни этому персонажу в моей книге «Hidden in Plane Sight». Я нахожу, что его характеру не чуждо сочувствие. Также он был очень тяжелый и отзывался о людях неуважительно.

Гийом Эрард: Похоже, что существовала проблема с получением легитимности. Айкидо получило свою легитимность порвав все связи с Дайто-рю, в то время как некоторые практики Дайто-рю иногда стараются изо всех сил подорвать пригодность айкидо. Когда люди считают себя в оппозиции к каким-то вещам, не за свои качества, это говорит мне о их низкой самооценке.

Эллис Амдур: В мире корю намного больше Кира, чем Асано (прим. пер.: ссылка на историю о 57-ми самураях, где Асано должен был совершить ритуальное самоубийство, после нападения Кира, что повлекло за собой месть бывших самураев Асано). Намного больше людей сосредоточено на форме, чем на целостности.

Гийом Эрард: Легче всего изучать форму, не нужно быть гением, чтобы точно ее скопировать.

Эллис Амдур: И один человек может почувствовать себя особенным в один момент (смеется). Не хочу ни критиковать ни романтизировать.

Гийом Эрард: Несмотря на это все, как Вы находите себя в роли инструктора корю?

Эллис Амдур: Очевидно, что я люблю корю, иначе я не потратил бы на него 40-к лет. Стандарты, о которых я говорю, я примеряю и на себя. Я постоянно спрашиваю себя, могу ли я просто делать форму или быть самодовольным. Я становлюсь подозрительным, если роль учителя становится важной для меня. Я стараюсь этого не допустить, я общаюсь по имени с моими студентами. Они называют меня сэнсэй на татами, но я шатаюсь с ними за его пределами. Мы не друзья, я намного старше, но мы близки. Это отношения другого рода. Я не отождествляю себя с преподавателем боевых искусств, у меня есть настоящая профессия, которой я занимаюсь и которую люблю. Потому что эти традиции были переданы мне, то нравится мне это или нет, я обязан передать их дальше, но не более этого. Существует замечательная поговорка в Араки-рю: «Кэйко – именно это и ничего больше». Это не жизнь, а подготовка к жизни, поэтому не делайте из мухи слона, когда идете в додзё и что-то делаете.

Вот поэтому я и уехал из Японии. Там лучшим в моей жизни была кэйко (прим. пер.: тренировка), в то время как лучшим в моей жизни должна быть сама жизнь. Поэтому я уехал, чтобы сделать что-то свое. Араки-рю и Тода-ха Буко-рю были инструментами, которые научили меня как это сделать.